Проза
2010
Евреи, антисемиты и князь Трубецкой
О богоизбранности евреев
Вадим Кожинов как зеркало
Спасибо Ленинке. Этюды о туалете
ЕВРЕИ, АНТИСЕМИТЫ И КНЯЗЬ ТРУБЕЦКОЙ
| |
Основание веры Израиля крайне просто:
оно исчерпывается познанием Бога и союзом с Ним; идеальные требования, предъявляемые этой верой к человеку, даны в тех двух наибольших заповедях, о которых говорит Христос, – заповедях любви к Богу (Вт. 6:4–5) и полной солидарности с ближними (Лев. 19:18).
 С. Н. Трубецкой |
Многочисленная еврейская диаспора сформировалась ещё в древние времена в результате Вавилонского пленения, а затем – уже при других захватчиках – поражений в национально-освободительных войнах с последовавшими за этими поражениями массовыми репрессиями против мирного населения: всевозможные запреты и преследования, унижения и убийства, плен и рабство, изгнание…
Мало кто отрицает, что антисемитизм существенно отличается от прочих современных форм расизма, ксенофобии и т. д. Отличается уже хотя бы тем, что его идеология имеет глубокие социальные и психологические корни и многовековые традиции.
Очевидно, нет смысла (да и невозможно!) высветить все стороны проблемы и дать убедительные ответы на все возникшие за две с лишним тысячи лет вопросы. Очевидно, смысл имеет другое – попытаться понять, что же является питательной средой для этой наиболее закалённой и изощрённой формы ненависти, точнее – её главным источником питания.
В этом случае правильнее всего остановиться на фактах, признаваемых, как говорится, «по обе стороны баррикад». Одним из таких фактов является необычайно успешная деятельность евреев не только на самых разных уровнях предпринимательства и торговли, но, практически, во всех интеллектуальных областях – финансах и управлении, науках и медицине, литературе и музыке, юриспруденции и журналистике, и т. д. (Разумеется, там и тогда, где и когда у евреев есть возможность заниматься этими видами деятельности).
Факт этот настолько известен, настолько изучен, обсосан и раскручен в самые разные стороны, что задерживаться на нём не стоит. Только два замечания.
1) Именно это обстоятельство – не всегда напрямую – является тем самым главным источником питания, о котором говорилось чуть выше (не о зависти, кстати, речь).
2) Попытка объяснить этот факт наличием тайного общееврейского заговора (или чего-то в этом роде) не выдерживает никакой критики, поскольку и социально, и культурно-психологически, и политически евреи (в том числе самые богатые и влиятельные еврейские круги) никогда не были и не могли быть однородной массой. Общественные и политические распри и вооружённая борьба друг с другом знакомы евреям не меньше, чем другим народам.
Факт этот породил в том числе и антисемитскую идеологию, самым бесстыжим образом искажающую еврейскую историю и традиционное еврейское мировоззрение – иудаизм. Задача «критиков» всегда облегчалась и облегчается тем счастливым для них обстоятельством, что наиболее важные объекты их критики были написаны на языках, которых в нееврейском мире раньше почти никто не знал, а ныне знают единицы. Таким образом, с самых давних пор производителю антисемитской литературы не только не обязательно было знать и понимать то, о чём он пишет, но и не надо было опасаться, что кто-то его «схватит за руку» как жулика и врунишку: ПОТРЕБИТЕЛЬ НИЧЕГО НЕ МОГ ПРОВЕРИТЬ!!!
Что касается князя Сергея Николаевича Трубецкого, выдающегося философа, публициста и общественного деятеля, первого выборного ректора Московского университета, то я предварил свою запись коротким фрагментом из его сочинений лишь потому, что князь, если не ошибаюсь, достаточно хорошо знал древнееврейский и арамейский языки, был – по свидетельству современников – человеком абсолютной честности и, по мнению отца Александра Меня, изложил основы библейского богословия на русском языке так, как это не удавалось никому ни до, ни после него. Поэтому и завершаю я свою заметку тем, с чего начал: «Основание веры Израиля крайне просто: оно исчерпывается познанием Бога и союзом с Ним; идеальные требования, предъявляемые этой верой к человеку, даны в тех двух наибольших заповедях, о которых говорит Христос, – заповедях любви к Богу (Вт. 6:4–5) и полной солидарности с ближними (Лев. 19:18)».
29 октября 2010
О БОГОИЗБРАННОСТИ ЕВРЕЕВ
Когда Бог создал первых людей, то он поселил их сразу в Раю, что свидетельствует не только о его благих намерениях и любви к чадам своим, но и об известной – на то время – наивности Бога. Он наивно полагал, что достаточно сказать людям, как надо себя вести – и всё будет в порядке. Он не учёл силу соблазна, силу зла в им же созданном мире. Как могло появиться зло в мире, созданном справедливым и любящим Богом, – это отдельная тема, и у меня нет ответа. Думаю, ответа нет ни у кого из людей – только некоторые предположения.
Адам и Ева нарушили важнейшую Заповедь – и были с позором изгнаны из Рая, чтобы тяжким трудом и лишениями зарабатывать для своих потомков право на репатриацию – возвращение в Рай, на историческую родину человечества.
У Адама и Евы появились дети, внуки, правнуки… Жизнь их была невероятно тяжёлой, ибо не одно поколение должно было прийти в мир, чтобы полностью искупить первый грех. В какой-то момент Бог смилостивился (не чужое ведь!) и смягчил условия жизни для людей. Возможно, даже подумывал об их скором возвращении в Рай. Да недолго подумывал. Такое началось… Более свободные и материально более приемлемые условия жизни люди использовали, главным образом, для умножения зла на земле, а не добра. «… и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем» (Быт. 6:6). Бог навёл великий потоп на землю, оставив в живых из людей лишь единственного праведника Ноя и его семью.
Бог заключил договор с Ноем, его сыновьями и их пока ещё не родившимися потомками, то есть со всем человечеством: люди обязуются соблюдать Заповеди и творить только добро, а Бог обязуется помогать людям и поддерживать их во всех добрых делах. Бог держал Своё Слово, но люди, видно, не очень… И тогда Бог выбрал (избрал) одного из немногих живших тогда праведников, вавилонянина Аврама (в дальнейшем имя было изменено на имя Авраам) и возложил на него и его потомство по линии Исаака и Иакова особую ответственность в деле распространения Божьих Заповедей среди всех племён и народов и приближения человечества к тому времени, когда народы «перекуют мечи свои на орала, и копья свои – на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Исаия 2:4). «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их» (Исаия 11:6).
Такова была миссия, возложенная на Авраама, Исаака, Иакова и их потомство, о которой живший в 19-м веке в Германии выдающийся еврейский историк Генрих Гретц писал: «Только ради этой миссии пророки и возвели израильтян в сан избранного народа. Этим они, однако, отнюдь не хотели будить в них тщеславие и поддерживать в них национальное самомнение. Нет, в глазах пророков их народ не был ни лучше, ни благороднее других. Они же сами постоянно и в самой резкой форме порицали его за его необузданность, упрямство и злость. Избранничество Израиля, по мнению пророков, только налагало на него более тяжёлую ответственность, умножало его обязанности. Избранный народ должен был смотреть на себя как на "раба Божия", как на носителя Его учения, глашатая высшей морали» (Г. Гретц, «История евреев от древнейших времен до настоящего»). Здесь может возникнуть кажущееся противоречие, мол, выходит, что не Бог избрал евреев, а еврейские пророки провозгласили свой народ избранным. Но это противоречие именно кажущееся, потому что любое обращение пророка к людям было боговдохновенным. Бог общался с людьми через своих пророков.
«Характерной чертой Израиля, – утверждал знаменитый христианский историк и философ Жозеф Эрнест Ренан, – является упорное предсказывание человечеству блестящего будущего, когда справедливость будет царствовать на земле, когда все низшие, грубые идолопоклоннические культы исчезнут» (Прошу прощения, не могу найти ссылку: это из моих записей тридцатилетней давности, все ссылки были отдельным списком, потом потерявшимся; но цитата – точная).
Вот как пишет об избранничестве евреев Апостол Павел: «Итак, какое преимущество быть Иудеем, или какая польза от обрезания? Великое преимущество во всех отношениях, а наипаче в том, что им вверено слово Божие. Ибо что же? если некоторые и неверны были, неверность их уничтожит ли верность Божию?» (Рим. 3:1–3). Правда, мессианские евреи утверждают, что в оригинале и ранних копиях (до редактирования официальной церковью) было «нам вверено слово Божие» (выделено мной – Э. П.). Скорее всего, так оно и есть, поскольку Павел (Шауль), сам будучи евреем, вряд ли употребил бы здесь местоимение «им». Но официальная церковь старалась, по возможности, избавляться от дополнительных свидетельств того, что движение, ставшее впоследствии христианством, на ранней своей стадии было, в первую очередь, еврейским движением (во всяком случае, и по составу учителей, и по мировоззрению, имеющему, конечно же, и некоторые существенные отличия от традиции). Да и среди рядовых членов общины было много евреев. Не говоря уже о том, что Богородица – еврейка, Сын Божий – еврей (как минимум, по материнской линии), все двенадцать Апостолов – евреи, Новый Завет – также еврейское творение (за исключением, возможно, Евангелия от Луки, который, по преданию, был греком, хотя достоверных сведений о его происхождении нет).
Предвижу первый же комментарий с вопросом, мол, всё это хорошо, конечно, ну а как же евреи справлялись и справляются с возложенной на них Богом миссией? Думаю, что то состояние, в котором пребывал и продолжает пребывать мир, – и есть самый точный ответ на этот вопрос. Виноваты ли в этом одни лишь евреи? Не думаю. Как говорил Иешуа: «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? ... Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего» (Мат. 7:1–3, 5).
7 ноября 2010
ВАДИМ КОЖИНОВ КАК ЗЕРКАЛО
«Аварийная» идеология
Тему этой статьи мне подсказала недавняя публикация в сообществе «Иудаизм». Макс выложил статью Вадима Кожинова «Война и евреи». О статье я тоже выскажусь, но чуть позже. А сейчас хочу вернуться во времена несколько отдалённые, когда я был увлечён творчеством Николая Рубцова. Тем, кто не особенно интересуется поэзией, сообщаю, что был такой замечательный и, увы, рано погибший поэт. И вот однажды в киоске я купил тоненькую книжечку в синем бумажном переплёте. О Николае Рубцове. Автор – Вадим Кожинов. Эта книжечка поразила меня почти так же, как стихи Рубцова. Поразила тонкостью понимания поэзии и точностью языка. Были, правда, какие-то странности, смысл которых я понял позже… А в то время старался не пропустить ни одной публикации Вадима Валериановича, и почти каждая из них – была для меня радостью, хотя, не буду врать, не всё в его работах мне было понятно.
Прошло время. Кожинова уже почти десять лет как нет в живых. Но ещё задолго до того, как его не стало, я как-то сказал своим друзьям, что день, когда Вадим Валерианович согласился (или, по зову сердца, вызвался) поучаствовать в новых, «аварийных», «советско-несоветских» идеологических разработках, можно считать днём траура для русского литературоведения – оно воистину понесло тяжёлую, не восполнимую утрату.
После незабываемого «разгрома волюнтаризма» народ и партия оказались едины ещё и в том, что недолго радовались падению любителя космоса и кукурузы. Народ недолго радовался, потому что в экономическом и политическом плане радоваться было особо нечему. Руководство не радовалось, потому что проблемы только увеличивались. Косыгин пробивал свою экономическую реформу – и её надо было затаптывать. Диссиденты свалились, как снег на голову, – и их тоже надо было затаптывать. А там и Шестидневная война подкатила – и советских евреев – как новую историческую общность – надо было затоптать хотя бы морально, тем более после бессмысленного разрыва дипотношений с Израилем, когда был получен долгожданный зелёный свет вполне осмысленному возрождению антисемитской идеологии под вывеской «борьбы с сионизмом». Наконец, в «братской» Чехословакии произошла демократическая революция – и чехов со словаками, равно как и всех прочих тамошних граждан, надо было затаптывать… начав с вооружённого вторжения. Это была последняя капля, и в мировом коммунистическом движении произошёл ещё один раскол – на сей раз в его промосковской «половине». Нервы у приличных людей, наконец, не выдержали, а терпение лопнуло. Наплевав на московский центр, они приступили к созданию собственных фракций и партий или вообще уходили из политики. Особенно неприятно было высшему советскому начальству, когда их критиковали живые легенды, как, например, Луи Арагон, тем более что он был лауреатом Международной Ленинской премии «за укрепление мира между народами»(1957). В одночасье прозревшие левые интеллектуалы вдруг с ужасом увидели, что большевизм никогда не имел ничего общего с марксизмом и что в обществе, созданном на развалинах царской империи, средства производства никогда не принадлежали народу: это был какой-то аналог тех древнеазиатских государств, где вся страна, вместе с народом, природными запасами и средствами производства, принадлежала классу правящей бюрократии.
Я не знаю, что знал и чего не знал Брежнев или Косыгин, или безграмотно говоривший по-русски главный идеолог Суслов, или новоиспечённый глава КГБ Андропов, но в каких-то высоко парящих кабинетах вдруг поняли: старые идеи приказали долго жить, и нужны новые идеи. При этом совершенно необязательно, чтобы идеи эти отвечали на вопрос «Что делать?», поскольку на большей части советского пространства никто серьёзно к таким вопросам никогда не относился. То есть это, конечно, обсуждалось на кухнях между сексом и спортом, между третьей рюмкой и седьмой, но всё остальное уже возлагалось на плечи кремлёвских мечтателей. Поэтому главным было, чтобы новые идеи по-новому отвечали на вопрос «Кто виноват?», потому что всё валить на помещиков и капиталистов было уже невозможно. А так как «по-новому» должно было быть в то же время и «по-старому», то можно было рассчитывать на успех. Да и фольклор как бы подбадривал новых идеологов: старый конь борозды не испортит, старый друг лучше новых двух и т. д. Некоторые говорят, а не лучше ли было бы свалить всё, допустим, на русских или на латышей, или на узбеков, или на армян, или на тех же японцев, которых хоть и мало было в Союзе, но они ведь такие способные и трудолюбивые – горы своротить могут, если захотят? Отвечаю: нет, не лучше. Во-первых, это было бы не гуманно, потому что ни русские, ни латыши, ни узбеки, ни армяне, ни японцы, ни другие к такому обращению не привыкли, что, мол, они во всём виноваты. А евреи за две тысячи лет ещё как успели привыкнуть. Во-вторых, никто бы всё равно не поверил. А про евреев за две тысячи лет уже привыкли верить. «Привычка свыше нам дана: Замена счастию она» (Пушкин). Таким образом, представилась уникальная историческая возможность ещё раз всех разом осчастливить, но уже мирным путём – без залпа «Авроры» и конницы Будённого.
К работе, естественно, привлекли творческую интеллигенцию – прежде всего, писателей и тех, кто хотели писателями называться. Никакого цельного мировоззрения не требовалось. Главным образом, предлагалось развивать православно-монархическую идеологию, но лишь в её тупиковом черносотенном варианте.
Как вспомогательную предлагалось развивать идеологию славяно-нацистскую, хотя это кажется невероятным, поскольку огромному числу участников Великой Отечественной войны в те годы не исполнилось ещё и пятидесяти.
Предлагалось также обратить особое внимание на некоторые аспекты деятельности Сталина – в частности, на его борьбу с Троцким и троцкизмом, а позднее – с «космополитами» и «космополитизмом».
Спрашивается, что общего между этими тремя направлениями? Да ничего общего, кроме одного: у всех у них один и тот же заклятый враг. О полном единении направлений никто и не говорил, каждый должен был вспахивать свою борозду, отвешивая, по возможности, комплименты и «соратникам». В семидесятые годы не только в самиздате, но порой и в «госиздате» стали появляться «странные публикации», в которых претензии на глубокую религиозность как-то дико соседствовали с поиском п о л о ж и т е л ь н о г о в личности и деятельности Сталина или сообщениями о какой-то тайной и непонятой любви Гитлера к славянам. Всё это, так или иначе, объединялось тезисом о необходимости спасения национальных культурных ценностей и популяризировалось также на лекциях и диспутах. Октябрята, пионеры и комсомольцы пятидесятых помнят популярнейший первый советский телесериал шестидесятых «Вызываем огонь на себя». Гвоздём сериала стала даже не Людмила Касаткина, блистательно сыгравшая главную героиню. Гвоздём стал Ролан Быков, ещё круче, пожалуй, сыгравший полицая Тереха. Народ весело цитировал предателя, в том числе и это: «Немцы жидов да коммунистов перебьют и к своим бабам вернутся». Цитировали, конечно, в шутку. Я и сам обожал этот «фольклор». В семидесятые шутка стала уже нешуткой, а важной составляющей нового взгляда на Гитлера и его политику в Восточной Европе.
Но главным было, разумеется, первое направление, объединившее значительные силы. Среди них были как обласканные властью деятели, так и никому не известные полунищие творцы. Были откровенные бездари, были и яркие таланты. Таланты много сделали для русской культуры, но, учитывая опыт Вадима Валериановича Кожинова, можно смело сказать, что они могли сделать гораздо больше, если бы не увлеклись «аварийной» идеологией. Политическим результатом деятельности этих людей стал раскол среди оппозиционно настроенной части советской интеллигенции – раскол, также предусмотренный высокопоставленными застрельщиками «аварийки». И когда страна реально оказалась перед выбором, то путь для неё определили скромно сидевшие прежде в тени сторонники личного обогащения. Все остальные сгодились лишь на то, чтобы сказать «мяу».
Главные фигуранты «дела»
Но вернёмся в конец шестидесятых. Что же евреи? Никто никуда пока ещё не отчаливал. Положение же их в послесталинском СССР было почти парадоксальным. И эта «почти парадоксальность» породила продолжающееся доныне взаимное недопонимание между соседями, коллегами, даже друзьями.
Был ли в Советском Союзе государственный антисемитизм? Да конечно был. Послевоенная антисемитская политика после смерти Сталина не прекратилась, продолжаясь вплоть до последних лет Перестройки, хотя и не была столь кровожадной, как при жизни генералиссимуса. Ещё при Хрущёве на руководящих партийных должностях всех уровней евреев, практически, не осталось, разве только в Еврейской АО, да где-нибудь ещё чисто случайно кто завалялся, но это только подтверждало правило. На остальных крупных должностях ветеранов обычно не трогали, но новых старались не брать. В правительстве, кроме заместителя Косыгина Дымшица, никого, кажется, и не было. В течение многих лет Дымшиц совмещал пару крупных должностей, и его, как куклу, показывали всем, кто только смел заикнуться об антисемитизме в СССР: «А это – видели?» К дипломатии евреев также не подпускали на пушечный выстрел. В престижных вузах и НИИ ввели процентную норму. Принцип – тот же: кто работает – пусть дорабатывает (если не будет случая выкинуть), а новых не брать. Иногда руководители-подвижники пробивали стену, желая, например, взять выдающегося выпускника. Я сам знаю случай, когда академик, директор московского НИИ, пошёл к Первому секретарю райкома партии и пообещал бросить ему в морду свой партийный билет, если кадры зарубят NN. Секретарь не захотел объяснений в ЦК, и NN был принят на работу. Уже к тридцати годам он стал одним из крупнейших в мире специалистов в своей области и ездил с лекциями в Европу, что в те времена было у нас почти чудом и для еврея, и для нееврея. То есть бывало по-всякому, и одним цветом картину, конечно, не напишешь. Но сама ситуация, при которой «сюда можно, а сюда нельзя», оказалась долговременной моральной травмой едва ли не для каждой еврейской семьи, заставив их задуматься: кто они для этой страны и что для них эта страна?
Шестидневная война «подлила масла в огонь». Брежнев и Косыгин вряд ли были антисемитами, но Суслов и стоявшие за ним партийные бюрократы, генералы и высокопоставленные политработники рассматривали победу Израиля как личное оскорбление и думали не о политическом решении вопроса, а только о том, чтобы «ух, показать этим жидам!..» Были разорваны дипотношения с Израилем, резко ужесточилась кадровая политика, началась пропагандистская кампания клеветы на еврейскую историю, еврейскую религию, еврейское государство. Во всех новостных передачах «борьба с израильской военщиной и мировым сионизмом» делила почётные 2-е и 3-е места с «борьбой с американским империализмом». На первом месте, естественно, были невероятные успехи нашего народного хозяйства и преимущества советского образа жизни. Сионизм как лексическая единица прочно вошёл в обиход – в каждый советский дом и в каждую советскую семью, где прежде о нём не слыхали ни деды, ни прадеды. Как в стихотворении Смелякова про хорошую девочку Лиду: «Он с именем этим ложится и с именем этим встает». У евреев не хватало слюны отплёвываться от этого маразма, многие целиком и полностью уходили в эти проблемы и когда собирались вместе – на праздники или просто повидаться и полялякать – то ни о чём другом говорить и думать уже не могли. Кремль загнал еврейский вопрос в такой тупик, из которого не было выхода, а был только Исход… Это понимали все прозорливые политики, поскольку времена изменились, деревянный занавес – не железный, зависимость от международного общественного мнения хоть и не шибко большая, но была (+ экономика), и не было секретом, что могущественная еврейская община США спокойно смотреть на это безобразие не будет и добьётся для советских евреев права на выезд из страны.
Но славяне смотрели на ситуацию иначе, и то, что они видели, было тоже правдой. А видели они, что, в общем и целом, в социальном и бытовом плане «среднестатистический еврей» устроен лучше, нежели «среднестатистический славянин», а возможно, и все остальные «среднестатистические граждане» страны советов.
А сейчас просто необходима небольшая историко-социологическая справка. Перед войной огромная часть еврейского населения СССР жила в еврейских местечках и городках Украины, Белоруссии и т. д. Война едва не уничтожила само понятие – еврейское местечко. Люди были убиты. В живых остались только те, кто не погиб на фронте и кто успел эвакуироваться или случайно оказался в безопасном месте в самом начале войны. О послевоенном возвращении в родные места, где все знали почти всех, где предстояло бы жить бок о бок с семьями тех, кто принимал участие в расправах над твоими близкими, – не могло быть и речи. Люди потянулись в большие города, где проще было устроиться, найти работу или учёбу по душе, а молодым – ещё и спутника / спутницу. Кроме того, у когото в этих городах уже жили родственники, уехавшие туда в 30-е, 20-е годы, а то и раньше. Это я к тому, что уже после войны основная масса советских евреев «сосредоточилась» в лучших городах страны, а в Советском Союзе сам факт проживания в них сильно влиял на качество жизни.
Во-первых, была большая разница в снабжении, особенно если сравнивать столицы со многими регионами.
Во-вторых, была очень большая разница в возможностях реализации культурных запросов – опять же, особенно в сравнении со столицами. Такой разрыв в культурных возможностях вообще характерен для любой страны, если она чуть больше «шахматной доски», но на Западе этот разрыв в значительной степени преодолевается возможностью много путешествовать (благодаря более высоким доходам и наличию хотя бы одного автомобиля, практически, в каждой семье).
Итак, начиная с какого-то времени, советские евреи в массе своей проживали в лучших городах страны, профессионально принадлежа, в основном, к т. н. «прослойке» интеллигенции и служащих и к сфере бытовых услуг: поэтому уже в силу одних только этих обстоятельств «среднестатистический советский еврей» – в сравнении с другими «среднестатистическими» – автоматически становился на первую или, по крайней мере, одну из первых ступенек социальной и бытовой лесенки. Странно, правда? Могло ли такое быть при государственном антисемитизме, при фактическом запрете на некоторые профессии (профессии партруководителя и дипломата, например), некоторые должности? Уж не наврал ли я чего в своих предыдущих рассуждениях?
Да нет, не наврал. В СССР одно могло вполне уживаться с другим. Дело в том, что советский государственный антисемитизм не был тотальным. При Сталине он ещё мог бы им стать, но в послесталинском Союзе правящий аппарат и его верхушка были рабами своей же идеологии и через какие-то границы, к счастью, никогда бы не смогли переступить. Да, были письменные инструкции, написанные «партийно-эзоповым языком». Были многочисленные инструкции устные, сказанные языком матерным. Но (1) антиеврейского законодательства не было. Да и (2) сама антиеврейская пропаганда в Союзе, при всей её мерзости и лжи, в официальных источниках всё же имела определённые ограничения. Вот в этих двух моментах и заключается ответ на вопрос, как одно могло уживаться с другим.
Ну а поскольку каждый знал хотя бы одного еврея-директора или еврея-главного бухгалтера, поскольку Кобзон пел и пел, не останавливаясь, а блистательные Райкин, Хазанов и Винокур были если не любимцами Кремля, то уж всенародными любимцами точно, – всё это создавало во многих умах иллюзию, будто по этому вопросу у нас полный или почти полный порядок, а просто евреи сами не знают, чего хотят. А евреи, на самом-то деле, хотели немногого: чтобы прекратилось черносотенное враньё и чтобы «интернационалисты» в отделах кадров и на вступительных экзаменах прекратили странно щуриться и двусмысленно ухмыляться, видя «странные фамилии» в документах. У проблемы был важнейший морально-психологический аспект – испытываемое подавляющим большинством евреев чувство униженности, ощущение себя изгоем, которое не могли преодолеть даже самые преуспевающие из них, будь то академики или генералы, или выдающиеся музыканты. Однако по-настоящему понять и почувствовать всё это можно было лишь «изнутри». Со стороны проблема казалась несущественной и, во многом, надуманной.
Когда, по законам привычного словоблудия, началось т. н. «воссоединение семей», которое на протяжении многих лет было, главным образом, разъединением семей (кратковременным, долговременным, пожизненным – кому как повезло!), то и евреям, и антисемитам сразу стало как-то легче. Евреи получили шанс жить без «пятого пункта»: не сегодня – так завтра, не мы – так дети (хотя, разумеется, не все уезжали из-за еврейского вопроса). Антисемиты же получили мощный идеологический козырь (при этом, когда эмигрировали неевреи, никому и в голову не приходило обзывать их «пятой колонной»).
Кожинов как «историк», «сионист» и «бухгалтер»
Итак, мы начали с того, что крупный советский русский литературовед и литературный критик Вадим Валерианович Кожинов подключился к реализации программы создания «аварийной» идеологии. Мы поговорили о причинах появления этой идеологии, о том, что эта идеология собой представляла, и, наконец, о «главных фигурантах дела». Теперь давайте вернёмся к Вадиму Валериановичу. Он не был рядовым «аварийщиком». Как один из наиболее одарённых среди них он стал и одним из главных носителей этой идеологии: не в смысле «изобретения» или пропаганды конкретных политических формулировок, а в смысле преподнесения публике соответствующего «взгляда на мир». В семидесятые и восьмидесятые годы его влияние на умы «аварийщиков» и сочувствующих было значительным.
В 1981 году главный (из официальных советских) печатный орган «аварийщиков» журнал «Наш современник» опубликовал пространную статью Кожинова о своеобразии русской литературы и русского национального характера. Статья произвела эффект разорвавшейся бомбы – примерно такой же, какой лет семь-восемь спустя произвело опубликованное в том же органе эссе Шафаревича о «малом народе». Обе работы, как говорят в таких случаях, «читала вся Москва», «вся интеллигенция» и т. д. Но Шафаревичу было проще. Кожинов писал и готовил свою работу для публикации, когда товарищ Суслов всё ещё простирал над Союзом «совиные крыла», то есть бандитствовать в официальных изданиях можно было, но не впрямую, а маневренно. Ну а Игорь Ростиславович опубликовал свой опус (написанный и за бугром напечатанный годами раньше), когда никаких руководящих идеологиями крыл уже не было и каждый воробей мог чувствовать себя и орлом, и ястребом, и бабочкой. Наступил долгожданный плюрализм, и полная, окончательная легализация политического антисемитизма стала первым детищем нарождающейся свободы.
В публицистике идеологизированной, тем более – ещё и многоплановой, интеллектуально насыщенной, самое дорогое и важное авторы обычно выносят на последние страницы. Столь популярной работу Кожинова сделали вовсе не его мысли о русской литературе и русском мировосприятии, а «маневренная идея», что, мол, существенной составляющей истории русского народа было и остаётся противостояние некой «агрессивной космополитической армаде». Ведь и Куликовская битва «на самом деле, если уж на то пошло, – пишет Кожинов, – была битвой русского народа прежде всего с всемирной космополитической агрессией». Битва с агрессией? Как-то не по-русски написано, верно? По-русски – битва с агрессором или борьба с агрессией. А тут… «битва с агрессией»… Нет, не по-русски. Но это именно то, что происходит с писателями, когда они врут. Язык ломается, отказываясь служить тем, кто предаёт его. Разумеется, в этой статье Кожинов сполна отдал дань и «модной лексике», демонстрируя свою глубочайшую патриотическую неприязнь к сионизму и империализму. Не забыл даже, почти в самом финале, процитировать высказывания Ленина, что «...Самым существенным сейчас является отношение народов Востока к империализму...» и о необходимости объединения народов Востока вокруг России для битвы с международным империализмом. Видимо, это и был тот главный урок, который Вадим Валерианович и Владимир Ильич – каждый в своё время – извлекли из своеобразия русской литературы.
Впрочем, восьмидесятые были временем удивительно быстрого развития политических событий и мнений, и в дальнейшем Вадим Валерианович высказывался на свои любимые темы, в том числе и о сионизме, по-разному.
Да, так о чём же кожиновский труд, давно написанный, давно напечатанный и совсем недавно помещённый в сообщество «Иудаизм»? Труд сей о нескольких вещах, но, прежде всего, автор пытается доказать, что цифра погибших в годы Второй Мировой войны евреев – 6 миллионов – резко завышена.
Лично моё отношение к цифрам очень простое. Я считаю, что никакая официальная или общепринятая статистика не уменьшит ни числа жертв, ни их страданий, ни горя близких. Погибло столько, сколько погибло, и мы никогда не узнаем, завышена или занижена цифра, сообщённая нам историками. Но даже знание реальной статистики ничего уже изменить не может.
Что касается цифр, приводимых Кожиновым в подкрепление своей позиции, то ведь они тоже всего лишь цифры, и автор, увы, не даёт нам никаких оснований считать их более убедительными, чем те, в которых он, автор, сомневается. Выстроенные Кожиновым «логические цепочки» так же неубедительны, поскольку он не проинформировал читателя, какими источниками пользовались и какими критериями руководствовались авторы критикуемой им книги.
Вот один из главных «козырей» Кожинова. Он пишет, что, согласно израильской статистике, к 1967 году в мире проживали 13,3 млн. евреев, а уже к 1987 – 17,9 млн. Кожинов не верит в возможность такого "демографического взрыва" – увеличения еврейского населения на 34,5 %, что составило бы 4,6 млн. чел. Тем не менее, он считает, что никакой «приписки» не было. Просто несколько миллионов непогибших евреев были как бы «припрятаны» и объявлены жертвами Второй Мировой войны, а потом, через 40 лет после окончания войны, их включили в реальное число живущих евреев, списав всё на выдуманный "демографический взрыв". «…в 1987 году, – пишет Кожинов, – еврейские статистики сочли уместным (ведь дело уже давнее), да и важным (надо же соплеменникам знать реальное положение!) опубликовать подлинную цифру».
То, что за означенное двадцатилетие такого невероятного прироста чуть ли не в 5 млн. чел. не было и не могло быть, – так это сущая правда. В Израиле, правда, еврейское население увеличилось, примерно, на 1, 2 млн. чел., а вот в крупнейшей еврейской общине США даже немножко сократилось. Вопрос только в том, где Кожинов взял эту цифру в 17,9 млн. к 1987 году и почему именно ей он поверил? Какая такая израильская статистика? Что за справочники и почему нет никаких ссылок?
По оценкам экспертов, в 1970-м году общая численность евреев в мире составляла немногим более 12,5 млн. чел., а в 2005-м – чуть менее 13 млн. чел. Некоторые считают вполне допустимой в настоящее время цифру в 14 млн. чел.
Но вот что интересно. Если бы эта статья Кожинова была опубликована, скажем, году в 1960-ом, то в нашей стране автора наверняка заклеймили бы как зоологического антисемита. Уже лет через двадцать в нашей же стране статью назвали бы не очень этичной, некорректной, более чем спорной… ну и всё, пожалуй. А вот сейчас, когда всё больше публично глаголющих, что еврейский Холокост – это еврейская выдумка и ничего, кроме выдумки, то кое-кто, пожалуй, мог бы записать Вадима Валериановича и в махровые сионисты. Ведь в этой же статье он, несмотря на все свои «изыски» и сомнения, всё-таки осмелился утверждать, что «нет, разумеется, никакого сомнения в том, что потери евреев в годы войны были громадными»… Вот что такое путешествие идей и мнений во времени!
Завершая, хочу ещё раз вернуться к тому, с чего начал. Ту замечательную работу о Николае Рубцове мог написать только Вадим Валерианович Кожинов. Только он – и никто другой. Ну а эти заметки «Война и евреи» легко накатал бы любой фабричный бухгалтер, будь у него такое желание, свободное время и если в школе у него была хотя бы твёрдая четвёрка по литературе.
17–19 ноября 2010
СПАСИБО ЛЕНИНКЕ
Этюды о туалете
Ленинка в Перестройку
В Государственную ордена Ленина библиотеку СССР имени В. И. Ленина я хаживал в конце шестидесятых и в конце восьмидесятых, и больше – никогда. Так получилось. Двадцать лет – срок немалый, но было такое впечатление, что внешне ничего не изменилось, кроме мужского туалета. То есть женский мог измениться тоже, но у меня не было возможности это проверить.
Даже если бы в те далёкие Перестроечные годы я не читал газет и не смотрел ТВ, то при первом же посещении Ленинки сразу бы понял, что по стране бушует свобода и ветер долгожданных перемен, наконец-то, достиг и этого храма науки и культуры. Перегородки между кабинками были украшены теми пластами живого народного творчества, с коими в эпоху брежневских заморозков можно было познакомиться только в обычных городских и общепитовских туалетах. При этом соотношение интересов разительно изменилось. В городских туалетах было гораздо больше секса (типа «Я вчера Наташу… в 22:00 в Александровском саду…») и гораздо меньше политики (типа «Бей… спасай…»). В мужском туалете Ленинки в эпоху Перестройки политика явно преобладала. Чтобы не быть неверно понятым и обвинённым в клевете, скажу сразу: за пару месяцев хождения в библиотеку я видел это не каждый день, а может, и не каждую неделю. Но мало не показалось: всё-таки, не дворец культуры завода «Красный Шарик». Может, мне просто так «повезло», а вообщето ничего подобного там никогда больше и не было? Может. А может, всё как раз и наоборот: просто в остальные дни я заходил туда сразу после уборщицы, и поэтому-то на перегородках невидимо светились две сестры – толерантность и целомудренность, т. е. пустота… Ведь и это могло быть, правда же? Но, как бы то ни было, столкнувшись с новой туалетной действительностью, я просто обалдел, поскольку, например, за два года службы в армии не видел ничего подобного ни в одной казарме. Было такое впечатление, что часть читательского контингента одной из крупнейших и лучших библиотек мира состоит из людей, которых по причине умственной отсталости даже в армию не брали. Могло быть такое? В Перестройку – могло, ибо весь народ устремился к знаниям, в том числе и больные. А могло быть и по-другому. Могло быть, что это новые сотрудники, забыв о служебных помещениях, в экстазе сливаются с «народом». Ведь не зря поговаривали, что даже в отделе редких книг появились очень серьёзные бородатые мальчики в чёрных рубашках и сапогах… В общем, настоящая причина случившегося так и осталась для меня тайной за семью замками и печатями, но было немного обидно за поруганное прошлое…
Ленинка в юности
После родного дома это было, пожалуй, моё любимейшее место. Какие люди вокруг! Какие книги!!!.. Я заказывал Гельвеция и последний сборник стихов Новеллы Матвеевой – и улетал в рай… То есть были разные комбинации заказываемых книг, но всегда – что-нибудь в этом роде… Я не просто умнел и образовывался – но рос в собственных глазах не по дням и часам, а буквально по минутам. Нигде и никогда впредь я не относился к себе с таким уважением, как в те «ленинские» часы моей жизни. Мне казалось, что у меня под рукой лучшее из всего, что создано человечеством за тысячелетия его существования, и всё это я могу потрогать и впитать в себя… Правда!.. Так я думал, не вру… Да иначе и не могло быть, ибо мир, окружавший меня, разительно отличался от остального мира. Даже стены и перегородки туалета обычно были свободны от полёта чьей либо мысли, и потому ничто не мешало полёту моей собственной мысли. А если изредка что-нибудь и попадалось – то крайне редко, мелкими буквами, где-нибудь в уголке и носило исключительно интеллектуальный или эстетический характер. Как вы догадываетесь, это были шутки. Но какие!.. Язык не поворачивается назвать их сортирным юмором. Всё лучшее из витавшего в воздухе и «между строк» замудоханной идеологией, но живой духом страны советские интеллектуалы несли сюда, в свою любимую библиотеку. В каждом языке есть фразы и предложения, которые в обычных, неэкстремальных, условиях никакой художественной и бытийственной ценности не представляют, и поэтому мы не держим их ни в голове, ни в записной книжке. Однако в условиях идеальных, философических, когда человек остаётся наедине со своими естественными нуждами, те же самые фразы и предложения вдруг наполняются таким сокровенным и одновременно грандиозным смыслом, что мы почти физически ощущаем, как меняется качество нашего восприятия окружающей действительности. Увы, я запомнил лишь одну из тех – прошу прощения за банальность – жемчужин народной речи; она сильно отличалась от других ещё и тем, что была не на перегородке, как все до и после неё за время моих посещений, а на нижней стороне крышки унитаза: До Чопа Далеко…
Никто тогда ещё не менял советское ПМЖ, по-этому название этого пограничного города ни о чём мне не говорило, зато я во всей полноте оценил всю важность звукового и ассоциативного рядов. Запомнил на всю оставшуюся жизнь.
Иногда мне кажется, что именно там, в Ленинке, я впервые понял, какое чудо – язык. Какие невероятные возможности таит он в себе, в своей звуковой плоти, в правильном выборе и правильной расстановке слов… И какие захватывающие приключения ждут того, кто полюбит его, как себя самоё… Я понял, что хочу научиться писать и стать Мастером. Сейчас уже не стыдно признаться, что ничего из этой затеи не получилось и никаких таких особых приключений у меня не было. Но всякий раз, когда захочется чего-нибудь эдакого, а до Чопа далеко, и даже ещё дальше, я чувствую себя «маленьким Тургеневым» и прошу помощи у родного языка, и он сразу всё понимает, и никогда не заставляет просить
его дважды.
15 декабря 2010
