ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ
| |
Оглянись, оглянись, Шуламит!
Оглянись, оглянись, –
и мы посмотрим на тебя.
 Песнь Песней |
Так уж исстари ведётся:
синь померкнет, конь споткнётся,
гром небесный прогремит...
Я с тобою, Шуламит.
В солнечном круговороте,
в царстве света, в царстве плоти
лик твой, как звезда, горит.
Я с тобою, Шуламит.
Это Божьей славы полдень.
Мир твой чист, как мир Господень:
злобы нет и нет обид.
Я с тобою, Шуламит.
Палестина ли, Россия...
Только ты – Любовь, Мессия!
Твой Завет меня хранит.
Я с тобою, Шуламит.
Город наш святой – из ваты.
Храм сгорит – и твой крылатый
ангел в страхе улетит.
Я с тобою, Шуламит.
И пока тебе я внемлю,
небо не оставит землю,
наши раны исцелит.
Я с тобою, Шуламит.
Имя... звук чуть слышный... слово,
тихое, как плач Иова.
Или дождь во тьме шумит?
Кто-то шепчет: «Шуламит...»
2000
ЧЕРНОВИК
Триптих с послесловием
1
снег в полусне
утро прячется розово
белые точки в сером платочке
катя морозова
и не так уж темно
у большого сугроба
под зелёной луной
мы с ней ростом с микроба
рано ещё
мы дежурим по классу
и всё надо сделать по первому классу
мир так прекрасен
когда первоклассен
ты сам
то есть в первом классе
раздаётся школьный звонок
это катин звенит позвонок1
у меня раздаётся в ушах
катин шаг
2
Каньон Топанга. Озеро Бальбоа.
И небо – в рифму – только голубое,
конечно же. Да и по сути так!
Печаль неведомых доселе птах:
у них перо – как детства чёрный штапель.
Ещё вокруг от солнца и воды
мерцают статуэтки белых цапель.
Остаток белой облачной гряды
уже исчез в воде и над водою.
Да и меня, похоже, тоже нет,
как будто я, обёрнутый слюдою,
туда отправлен, где колхоз «Рассвет»
вопит над обвалившимся пространством,
над соцсоревнованием и пьянством,
над жизнью уцелевших на войне –
на той, священной... Я не о вине,
а только о надежде с чёрной метой.
От той могильной пустоты до этой –
лишь океан длиной в авиасон.
3
Я помню, что когда-то был спасён
в осмеянном и осаждённом граде,
где брат восстал на брата Бога ради.
Но в храме, спину горестно согнув,
молился Ягве мальчик-стеклодув,
один среди всеобщего кошмара...
Его ладони, красные от жара,
касались лба и чуть прикрытых глаз.
За городской стеной в который раз
вопят с холмов распятые евреи.
Но в городе никто не стал добрее.
Со мною поминальная еда
из чечевицы,
в ивовой корзине.
Они не отказались от гордыни.
И мальчика лицо как никогда
прозрачно, как киппадокийский камень.
Он еле слышно произносит: «А́мен»,
молитву распевая по слогам.
Что может Рим? Нас предают свои же.
Всё ближе час, когда в кровавой жиже
от гнева и огня погибнет храм.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
о том
что случилось потом
я расскажу кате
на закате
возле жизни короткой
как ящерицы прищур
возвращаться пора
в основанье в исток в город ур
где никто не слыхал о кремле или римской тунике
но ещё различимы аврама и сары следы
мы пустые страницы таинственной глиняной книги
слепки слепые русской беды
2001
1Позвонок – колокольчик (первичное значение этого слова).
В КИТАЙ-ГОРОДЕ
Эмме Сергеевой
Я шёл по китайскому городу, то есть
по городу, где есть китайцы, в том смысле,
что в городе этом так много китайцев,
что можно назвать этот город китайским.
Вот “ВОШИНГТОН МЪЮЧУАЛ БЭНК” по-английски
написано. А по-китайски – пониже,
поскольку ещё сохранились китайцы,
которым до лампочки этот английский.
Они и с китайским не хуже индейцев.
А в банке, опять же, – свои. И в аптеке.
И в офисах разных. А уж рестораны
китайские самые тут ходовые.
Здесь три супермаркета есть – три китайских
больших магазина с китайским товаром.
На кассах китайцы стоят с именами
то Стивен, то Кевин, то Анна-Мария.
«А что, – говорю, – продаёте, китайцы?»
Они отвечают: «Здесь всё из Китая.
Бери, что душа пожелает, поскольку
в Китае плохих не бывает товаров».
«Тогда, – говорю, – как вы здесь оказались?
Зачем, – говорю, – от хороших товаров
ходить за три моря, корпеть над английским,
вторгаться в чужую культуру, а после
обратно в свою из неё исторгаться,
от фабрики грёз получая одышку?..»
«Зачем? – говорю. – Чтоб, ещё без грин-карты,
всё к тем же вернуться хорошим товарам?»
Они отвечали мне: «Жажда свободы
вела нас, товарищ, морями и сушей.
И вот мы достигли поставленной цели:
стоим и торгуем китайским товаром.
А ты что за птица? Ведёшь себя скверно.
Пришёл. Не купил ничего. А туда же –
с вопросами лезешь в китайскую душу...
Сначала в своей разберись, в нидерландской».
Я им отвечаю: «Я тоже китаец.
Я тоже приехал за хреном и редькой.
Одно лишь печалит заблудшую душу,
что все иероглифы позабывал я.
Ни “минь” я не помню, ни “дао”, ни “лао”.
Ни справа налево, ни слева направо».
– Учи, – говорят. – Мы тебе не помеха.
А больше от нас ничего ты не требуй.
6 декабря 2001,
г. Монтерей-Парк
ЭКЗЮПЕРИЙНОЕ
Для скрипки без оркестра
Уснула флора. Засыпает фауна.
Фривей пролёг по центру даунтауна.
Кругом сиянье каменных громад,
как будто надо мною звездопад.
Я медленно вхожу в него звездою,
седою только, а не золотою,
и звёздам говорю: «Теперь я ваш.
Поставьте мой автомобиль в гараж,
и станем жить, как писано в Завете,
пока Адам и Ева спят, как дети».
9 января 2002
БУМАЖНЫЙ ЗМЕЙ
Запустим бумажного змея
и будем с тобою одни
стоять, от восторга немея,
как в прежние, ранние, дни.
Ведь это ж фанерное дело,
гвоздей самых крохотных горсть.
Трепещет бумажное тело –
небес фантастический гость.
Меняются радугой блики,
и каждому – голос свой дан.
Ты плачешь, Змеиный, Великий,
похожий на Сон океан.
Нас годы уже не пугают
в больших чужедальних краях.
Повсюду огни зажигают,
весь город и воды в огнях.
И мы, кинув прошлое змею,
войдя в ожерелье огней,
забудем с тобой Лорелею,
оставим себе Монтерей.
3 сентября 2002, Апельсиновое графство
ЛУНА В САН-МАРИНО
Откидного сиденья перина...
Я глаза на минуту прикрыл
и уснул в городке Сан-Марино,
и увидел сквозь росчерки крыл –
как из небытия фотокадра,
проявляясь, плывут на меня
очертания гор Сьерра-Мадре,
отделившие ночь ото дня.
Ветерок, по-домашнему вея,
отдыхал на полотнах реклам.
И горящие фары фривея
проносились, подобно шарам.
А ещё, выходя из неволи
чьей-то памяти полубольной,
за фривеем зелёное поле
возле гор освещалось луной.
В неживом фиолетовом свете,
достигающем горы едва,
мы играли с тобою, как дети,
говорили друг другу слова.
Ни печали на лицах, ни боли –
вечной радостью лица полны.
Кто бы глянул – два ангела в поле.
Это всё из-за света луны.
Не упомнить во сне все детали.
Неуклюжие, помню, смешно
длинноклювые птицы летали,
не клевали с ладоней зерно.
Мотыльков голубых фотовспышки
над высокой прозрачной травой.
Спящий ангел в коротком пальтишке,
тихий ветер и свет неживой.
Сон минутный недолго продлится.
Исчезает предательский свет.
Мотыльки улетели и птицы.
Слава Богу, что нас больше нет.
6 октября 2002
ДИПТИХ
1. Ночь
Марику Грину
Благословение Творца
на всём. И если мир безлюден –
анфас куриного яйца
так трогательно изумруден.
Душа свободна от обид.
В кармане пусто – нету фиги.
И омолаживают быт
в стране, где люди любят книги.
Три дела сходятся в одном:
пить водку, любоваться небом
и жить размолотым зерном,
не ставшим ни землёй, ни хлебом.
2002
2. Собака
Когда умрёт моя собака,
то я вослед за ней умру.
И вот, без имени и знака,
летим, как пепел на ветру.
Но где-нибудь за чёрной тучей
найдутся белые сады.
Я дам еды ей самой лучшей,
налью божественной воды
и, поклонившись, честь по чести,
скажу собаке: «Ангел мой,
споткнулись мы на ровном месте,
но всё равно пришли домой».
29 мая 2003
НОВООРЛЕАНСКОЕ ТАНГО
Рубиновогорлый колибри
живёт восточней Миссисипи,
на крылья лепестки налипли,
в цветах немыслимых, как хиппи.
Он пьёт нектар из чайной розы,
в неё вторгаясь гордым клювом.
Он крошечный совсем колибри,
с рубином в горле, говорю вам.
Когда на солнце он летает,
в восторге целый мир немеет:
один колибри в целом мире
летать вперёд хвостом умеет.
Он мудрость древнюю природы
в прозрачном воздухе читает –
поэтому вниз головою
не падает он, а летает.
Рубиновогорлый колибри –
миниатюра ювелира,
пять с половиной сантиметров –
а тоже вольный сын эфира.
Трепещет лёгонькое тельце –
два грамма или три, к примеру.
Но самое большое сердце
(в процентах к общему размеру)!
Так сладко, так отрадно взору,
когда – стремительный на диво –
летит себе он к Лабрадору
вдоль Мексиканского залива.
Зелёный берег Миссисипи.
Красивый штат Луизиана.
Горит рубиновое горло.
Незаживающая рана.
Ноябрь 2003
